Индеец отрубил от одного дерева несколько лиан и протянул их Де Гюсаку, который поторопился обкрутить ими пленника.
— А теперь, дружок, развязывай язык и как следует открывай уши. И прежде всего запомни, что река глубокая, а течение, захватив добычу, уже ее не выпустит.
— Что вам от меня надо? — спросил молодой человек, всерьез воспринявший угрозу.
— Сначала скажи, не находится ли среди вас маркиз де Монтелимар?
— Нет, уверяю вас; его каноэ плывет очень далеко от нас.
— А!.. Значит, он спускается по реке на лодках? Где же он достал эти лодки?
— Он взял каноэ у индейцев маленького племени, живущего рыболовством.
— Которых перед этим, надо полагать, убили.
Испанец не ответил.
— Впрочем, до этих несчастных мне нет дела, — продолжал грозный гасконец, окидывая молодого солдата полным ненависти взглядом. — Мы очень хорошо знакомы с вашей системой, и дьявол не напрасно произвел на свет флибустьеров. Слезы за слезы, укол шпагой за укол, резня за резню; и мы, дорогуша, еще не поквитались за ваши преступления. А теперь скажи-ка мне, как удалось маркизу увернуться от пожирателей человеческого мяса, которые его атаковали?
— Победив их.
— А как он спасся от потопа?
— Беда…
— Продолжай, — сказал дон Баррехо. — Здесь надо говорить, или ты закончишь свои дни на дне реки.
— Наводнение погубило почти всех, — ответил пленник. — За нами следует только одно каноэ, в котором находится и сеньор маркиз.
— Сколько с ним человек?
— Ox… He знаю!..
— Эй, приятель, развяжи-ка язык, — и дон Баррехо обнажил драгинассу.
— Мало.
— Сколько?
— Можете утопить меня, если вам нравится, но я не знаю.
— Ну, мы же не людоеды какие-нибудь, чтобы с ходу посылать на тот свет такого полного жизненных сил юношу, как вы. В вашем возрасте у меня не было такой смелости, как ее не было и у Энрико Четвертого.
— Сеньор, я не знаю, кто это такой.
— Он был самым великим королем из тех, что имела Франция, но это не должно вас интересовать. В данный момент мы должны заниматься только маркизом де Монтелимаром. Вы сказали, что он сплавляется по реке в каноэ, а его эскорт погиб?
— Его унесло наводнение, заставшее нас на берегу реки еще до того, как прибыли все каноэ.
— Вот это — очень важная новость, — сказал дон Баррехо, проявив обычное ироническое спокойствие. — Жалко, что река не унесла и его превосходительство светлейшего маркиза, но этим займусь я. Куда вы направляетесь?
— В Дарьен.
— Чтобы забрать наследство великого касика, не так ли?
— Думаю, что у господина маркиза было такое намерение.
— А он знает, что перед ним находится отряд флибустьеров, который способен преградить ему путь и заставить бежать до самой Сеговии, если только там остался хоть один дом?
— Об этом я ничего не знаю. Речь шла только о нескольких морских разбойниках, пробирающихся с побережья Тихого океана к берегам Атлантики. Большего я не могу вам сказать.
— Тогда позвольте взять вашу трубку и набить ее. Если мы закурим, то и вы тоже будете курить.
Гасконец, у которого дела не отставали от слов, взял у пленника трубку, набил ее, раскурил и снизошел даже до того, что вставил ее солдату в рот, приговаривая при этом:
— Не бойтесь, курите: испанский табак всегда славился своим качеством… Да, так против кого вы вели недавно огонь? Любопытно узнать.
— Я стрелял в какую-то крупную птицу, но она улетела, хотя я подбил ей крыло.
— Такого не могло бы произойти с флибустьером, — сказал дон Баррехо. — Ну, вы курите, а мы, друзья, разожжем свой очаг и положим туда жаркое из черепахи.
Трое авантюристов развалились на земле и в веселом настроении закурили в ожидании прихода ночи, когда можно будет попытаться выполнить задуманный дерзкий план.
День прошел спокойно. Индеец отправился на разведку; он снова увидел семерых испанцев, расположившихся возле костра и жаривших плененную авантюристами черепаху, которая так и не сумела добраться до реки.
На закате дон Баррехо крепко привязал несчастного пленника к стволу пальмы и сказал:
— Время настало; пошли.
В небе уже начинали расцветать звезды, когда четверо наших героев направились через пальмовую рощу с твердым намерением украсть у испанцев каноэ. Впереди, придерживаясь густой тени, отбрасываемой густыми кронами высоких деревьев, шел индеец, который все слышал и все чувствовал. На пески, окаймлявшие кустарник, стали возвращаться черепахи; они поспешно выкапывали мощными передними ногами широкие ямы, чтобы отложить в них яйца.
Черепахи прибывали все такими же плотными рядами; их длинные шеренги время от времени разрывались, пересекались, налезали одна на другую в тех местах, где песчаные дюны были повыше.
На небе тем временем появилась луна, бросавшая на воды Маддалены блестящие серебряные блики, когда индеец и его спутники, шедшие через лесок с большими предосторожностями, держа аркебузы наготове, заметили костры маленького лагеря испанцев.
— Ты видел, где находится лодка? — спросил дон Баррехо у индейца.
— Видел.
— Ах, я и забыл, что ты, необыкновенное создание, все видишь, чувствуешь и слышишь. Как нам подойти к ней незамеченными?
— Надо пойти вдоль дюн. Они достаточно высоки, чтобы скрыть нас, если пойдем пригнувшись.
— Наверняка они оставили часового, — заметил Мендоса.
— Один укол драгинассой, и все будет покончено. Спускаемся к дюнам.
Они оставили пальмовую рощу, которая заметно поредела, и спустились на берег, оказавшись посреди песчаных бугров, намытых потопом.