Последние флибустьеры - Страница 58

Гасконец номер два и баск, не дожидаясь этого распоряжения, уже поспешили укрыться в расщелину, чтобы их не задели шальные пули, разлетавшиеся по всей пещере. Испанцы тем временем настойчиво обстреливали огромную змею таким количеством пуль, что та то и дело подскакивала, словно живая.

Ураган огня длился несколько минут почти без перерыва; потом наступила глубокая тишина. Должно быть, испанцы убедились, что рептилия мертва.

— Мендоса, — спросил скорчившийся за изгибом стены дон Баррехо, — ты еще жив?

— Да, дружище, — ответил баск.

— А ты, Де Гюсак?

— Живее прежнего.

— Поблагодарите гигантскую змею, — сказал дон Баррехо, потом картинно снял шляпу и глубоко поклонился. — Эта бедная зверюга спасла нам жизнь, дети мои. Но без моей превосходной идеи вы бы, к сожалению, сейчас были бы мертвы.

— А для чего же тогда нужны шпаги, закаленные в водах Гвадалквивира? — с иронией спросил баск. — Если они рубят толстую грубую кожу змеи, то легко могут рассечь и человеческую голову.

— Иногда даже десяток голов, если человек, владеющей такой шпагой, храбр и у него крепкая рука, — согласился грозный гасконец.

— А то и сотню, жестокий ты человек, — добавил Мендоса. — Я много лет провел среди самых ужасных флибустьеров, но никогда не встречал подобного тебе авантюриста. Воистину, дружище, твой калибр — тридцать шестой.

— Что это означает?

— Когда знаменитый флибустьер Ван Хорн встречал среди своих людей такую сухую жердь, как ты, он присваивал ему прозвище «тридцать шестой калибр». Таковы были самые дальнобойные судовые кулеврины.

Дон Баррехо снова обнажил голову и низко поклонился.

— Но ты-то не Ван Хорн и не граф ди Вентимилья, — сказал он со своей обычной серьезностью. — Хотя всегда был славным флибустьером из тех, что бьются в последних рядах. Однако я тебе очень признателен за размер, какой ты мне присвоил. Ах, чертовы кулеврины!.. Если нам удастся запустить руки в сокровища великого касика Дарьена, придется изготовить для моей жены слиток размером с крупную картофелину и высечь на нем число 36. Это будет новая рыцарская ступень его высочества Мендосы 54-го.

— Почему пятьдесят четвертого?

— Предположу, что у тебя, как у всякого смертного, были предки, что ты родился не из морской пены. Значит, ты — пятьдесят четвертый наследник своего самого первого предка.

— Чтоб тебя черт побрал! — ответил Мендоса, разражаясь смехом.

— Это невозможно, дружище, — сказал дон Баррехо, — потому что дьяволов и чертей я оставил в своем погребе под охраной Риоса. А теперь помогите мне разрубить змеюгу, так как испанцы уже ушли.

— Ты в этом уверен? — спросил Де Гюсак.

— Разве не слышишь, что собачий лай доносится теперь издалека? Пес либо безнадежно ищет наш след, либо нашел другой.

— Да, они ушли, — подтвердил Мендоса.

Они схватили рептилию, изрубленную до жалкого состояния, и бросили ее в озерко; потом, взяв оружие и боеприпасы, оставили свое убежище, чтобы после долгого пребывания в воде искупаться в солнечном свете.

Вокруг водоема еще дымились головешки, на которых испанцы обжаривали кукурузные початки, судя по множеству рассыпанных по земле зерен. Значит, провизией они были снабжены в достатке.

День обещал быть чудесным. Дневное светило уже сверкало над вершинами восточной сьерры, заливая долину золотыми лучами, а легчайший ветерок веял над лесами, шевеля гигантские листья пальм и волнуя высокие кроны сосен.

Перепрыгивая с ветки на ветку в кустах крупноцветной анноны, красивая птица размером около двух футов, с бурыми полосатыми перьями на спине и сероватыми на груди, с клювом длинным и острым, расширенными желтыми глазами, казалось, приветствует солнце, беспрерывно издавая из горла забавные звуки: дун ка-ду… дун ка-ду…

— Какой великолепный мог бы быть завтрак, — заметил дон Баррехо.

— У ботоко очень нежное мясо, но мы вынуждены наблюдать за ними издалека. Наши ружья не могут стрелять. Как жаль!..

— А кроме того, мы должны быть очень осторожными, потому что испанцы не успели уйти далеко, — вставил свое слово Мендоса.

— Между тем урчание в животах становится угрожающим. Мы ведь разом отменяем завтрак, обед и ужин.

— Когда мы перевалим через гребень этой горки, можно отважиться на выстрел, дон Баррехо. А животы пусть пока поурчат.

Грозный гасконец глубоко вздохнул.

— К этому часу, будь я у себя в таверне, успел бы проглотить уже два завтрака.

— И отнес бы чашечку кофе своей сеньоре жене, — улыбнулся Мендоса.

— А вот теперь сам ступай к черту!..

— Предпочитаю подняться на гору. Ну, Де Гюсак, в атаку.

Они бросили последний взгляд на долину, извивавшуюся между склонами двух сьерр, казавшуюся теперь совершенно пустынной, а потом в полном молчании начали подъем через лес, надеясь оставить испанцев далеко позади и добраться раньше их к водопадам Маддалены.

Под пологом величественных стволов, достигавших сорока, пятидесяти и даже шестидесяти метров высоты, было настоящее изобилие дичи. Семейства длиннохвостых кроликов с нежно-розовой шерстью сновали в кустах; воротничковые рябчики, в те времена еще многочисленные в горах Центральной Америки, а ныне совсем исчезнувшие, на несколько мгновений появлялись среди свисавших фестонами лиан, показывая свои четыре крыла, потому что два крылышка располагались почти под самым горлом; рябчики раздували свои морщинистые зобы оранжевой окраски и приветствовали один другого пронзительными криками, а потом исчезали в зарослях; на стволах сосен хохлатые дятлы величиной с сороку, с хохолками на головах, яростно долбили кору своими острыми и твердыми, как сталь, клювами, выискивая в ней личинки насекомых.